Верующие женщины Godwomen.org

Бо́льшая часть его поэтических произведений не датирована. Донн писал в самых разных жанрах, был известен своей любовной лирикой, сатирами, эпиграммами, элегиями, религиозной поэзией, показал себя экспериментатором, смело отступавшим от сложившихся поэтических клише и условностей. Характерными чертами поэзии Донна являются сочетание чувственности и напряженного духовного поиска, пристрастие к неожиданным и глубоким метафорам-концептам, разговорная интонация стиха, интеллектуализм, барочное остроумие.

За умение говорить одновременно и о земном, и о божественном Донн получил у позднейших критиков прозвище "метафизик". Сегодня Донн считается основателем "метафизической школы" английских поэтов первой половины XVII века.

Донн никогда, за незначительными исключениями, не предназначал свои стихи для публикации — для человека его положения зарабатывать себе на жизнь литературным трудом было бы унизительно. Тем не менее, его поэзия, хотя и ходила в рукописных списках, была широко известна. Впервые она была собрана и опубликована уже после смерти поэта, в 1633 году. До нашего времени дошло примерно тридцать рукописей с относительно полным собранием стихов Донна, но лишь несколько из них так же полны, как вновь найденный манускрипт. В целом же стихи Донна значительно чаще, чем стихи любого другого английского поэта XVI и XVII века, распространялись в рукописном виде.

Донн на 8 лет младше Шекспира, но принадлежит уже к иному поколению. Скорее, возраст Гамлета, 30 лет, близок к возрасту Донна. Они современники, Гамлет написан в 1600 г., Донну тогда около 30) Для Донна, как и для шекспировского героя, “вывихнутое время” вышло из колеи и место стройной гармонии мироздания занял неподвластный разумному осмыслению хаос, сопровождающий смену эпох истории. Болезненно чувствуя несовершенство мира распавшегося, по его словам, на атомы, поэт всю жизнь искал точку опоры. Внутренний разлад и порожденный им неустанный поиск — главный мотив его поэзии. Это песни, сонеты, элегии, действие в которых разворачивается в современном Лондоне, сонеты и песни, поэмы, религиозная лирика, гимны

Величайший поэт Англии - Джон Донн - блестящий проповедник, адвокат, богослов, философ, глава метафизической школы в поэзии, живший в конце шестнадцатого-начале семнадцатого века, забытый в XVIII и XIX, и заново открытый в веке XX. Джон Донн жил на переломе веков и времен, когда завершалась одна эпоха и начиналась другая, рушилась старая система представлений о Вселенной. Земля из центра Вселенной становилась всего лишь одной из планет, вращающейся вокруг Солнца. Коперник входил в общественное сознание, Фрэнсис Бэкон писал "Новый Органон", церковь из последних сил отстаивала старые представления.

Джон Донн был героем своего времени: сотканный из противоречий, он искал себя, свое место, все подвергал сомнению, экспериментировал с собой и над собой, увлекаясь алхимией. Истина требовала нового опыта и нового обоснования. Живя между веками и временами, между прошлым и будущим он был фигурой столь же противоречивой, как и сама эпоха. В нем жили две разных ипостаси, одну из которых – острослова и насмешника, молодого повесы и богохульника - звали Джеком, другую – богослова и священника, проповедника и философа – Доктором. Их объединяло только то, что обе они были Доннами. История его жизни про то, как языческий храм постепенно становится христианским.
 
Как блестяще образованный молодой человек, воспитанный иезуитами, с тремя образованиями, интеллектуал, любитель женщин, театра и литературы, любимец светских приемов, с сарказмом высмеивающий церковные традиции, коррупцию власти и светские манеры, превращается из католика в англиканского священника, из тщеславного и самовлюбленного Ловеласа - в глубокого богослова-самоучку и поэта-философа.

Он шел путем, который в своей последней проповеди "Дуэль со смертью" назвал уделом любого смертного: идти из смерти в смерть, преодолевая ее и где последующее всегда хуже предыдущего. Жизнь земная – это одна большая могила, настоящая Жизнь только Жизнь Вечная. Поэтому "Не спрашивай, по ком звонит колокол, он звонит по тебе". Последние слова - из проповеди Джона Донна, ставшие эпиграфом к известному роману Хемингуэя. Полностью это звучат так:

"Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если Волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европа, и также, если смоет край Мыса или разрушит Замок твой или Друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, и потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе".
 
Само имя Донна напоминает звон колокола. Стиль его стихов сложный и читать его непросто: жесткий, мужской, парадоксальный, полный неожиданных поворотов и подтекстов, драматизма, с использованием разговорных ритмов речи и остроумия. Его поэзия почти вся соткана из одних глаголов, через которые пробираешься как сквозь частокол.

Донна опубликовано всего семь стихотворений, из которых только два получили одобрение автора. Первый сборник стихов вышел уже после смерти поэта. Его стихи и проповеди отличают не только сложность, но и особая интонация, которая трудна в переводе. Наиболее точными переводами стихов Джона Донна считаются переводы Иосифа Бродского. Бродского называют вторым Джоном Донном и тоже относят к числу поэтов-метафизиков. Но сам поэт так не считал, говоря, что Джон Донн слишком велик, чтобы ставить себя рядом с ним. Но именно с него началась поэзия Иосифа Бродского: в 23 года он пишет "Большую элегию Джону Донну" из 208 строк. Об этом разговор впереди.
 
Еще переводы его последней проповеди "Дуэль со смертью" и поразительный по содержанию и эмоциональной насыщенности проповедь-молитва "Обращения к Господу" Она была написана в 1623 году во время тяжелой болезни уже будучи настоятелем собора, и представляет собой своеобразный отчет о ней. Он писал этот текст на грани жизни и смерти: у него был редкий и очень тяжелый вид тифа, — это похоже на эксперимент Павлова, который, умирая, диктовал ученикам внутреннее ощущение агонии. Каждая стадия болезни наложена на богословские размышления и описана подробно, с аллюзиями, напоминает спор Иова с Богом.

Родился Джон Донн в 1572 году в семье зажиточного торговца скобяными изделиями с валлийской родословной. Мать Донна имеет гораздо более богатую родословную – она была внучатой племянницей известного святого мученика и утописта Томаса Мора. И отец, и мать были католиками, как и все их предки. Быть католиком в не католической Англии, где верховным понтификом был король, означало одно – быть изгоями. Это в полной мере отразилось как на семье Джона Донна, так и на нем самом.

Донн не получил диплома Оксфорда, потом и Кембриджа: по окончании того и другого нужно было принимать присягу королю как главе англиканской церкви, что было невозможно по причине его вероисповедания. Зато благодаря сему он получил блестящее иезуитское образование, что прослеживается в его интеллекте, аналитическом мышлении и умении выстраивать свои проповеди.

К девятнадцати годам Джон Донн - образованный молодой человек, мечтающий о светской карьере. С 1590 года начинается отсчет его первого поэтического периода жизни, наполненного путешествиями, женщинами, увлечениями игрой, театром, на что ушло все немалое отцовское наследство, которое он с успехом промотал.

После Кембриджа Джон Донн отправляется в небольшое путешествие за границу, по возвращении продолжает образование на юридическом факультете в Линкольн Инн. Здесь он изучает право, богословие, классическую литературу и медицину. В двадцать четыре года молодой человек отправляется в военную экспедицию на Азорские острова воевать с испанцами. По окончании военной операции еще на некоторое время он остается в Европе, изучая страны и языки.

К двадцати пяти годам это уже состоявшийся молодой человек, который по образованию и талантам готов к дипломатической карьере. Поэтому, по возвращении в Англию, он ищет место, где может начать свое восхождение. Начинает он секретарем у Томаса Эгертона, английского лорда. В 29 лет – Джон Донн уже член парламента и, казалось бы, карьера начала складываться как нельзя удачно и его ждало блестящее будущее.

Но Джон Донн влюбился. Его избранницей стала прелестная семнадцатилетняя племянница сэра Эгертона Анна. Ни по статусу, ни по доходам, ни по знатности Донн не мог рассчитывать на согласие ее отца на брак и венчание молодых было тайным. Когда об этом стало известно отцу Анны, светская карьера Джона Донна был закончена. Отец потребовал его увольнения с должности секретаря, ареста и заключения под стражу, и не только его, но и свидетелей венчания. Требовал он также и признания брака не действительным. Но ему удалось добиться только первого и второго.

Джон Донн остался верен жене. Их любовь оказалась сильнее всех несчастий, которые выпали на их долю. Брак продлился шестнадцать лет, в течение которых Анна родила двенадцать детей, двое из которых оказались мертворожденными, а пятеро не дожили до смерти матери. Умерла Анна от родов своего последнего, двенадцатого, ребенка, который тоже оказался мертвым. Через несколько дней скончалась и Анна. Для Джона Донна это было ударом, от которого он долго не мог оправиться.

После разоблачения тайной женитьбы Джон Донн и его семья постоянно бедствовали. Он снова и снова пытался начать светскую карьеру, но у него не получалось. В трудные времена ему помогали родственники и близкие друзья, с которыми Донн сохранил добрые отношения до конца жизни. Свои долги он никогда не забывал и, став знаменитым и богатым, помогал всем, кто поддерживал его в трудную минуту.

В конце концов, у Джона Донна остался один выход – принять англиканство и с помощью церкви попробовать встать на ноги. Это решение далось ему нелегко...

В период бедствия и отчаяния, в 36 лет, Джон Донн написал трактат "Биатанатос", в котором оправдывает самоубийство, считающееся в христианстве большим грехом. Джон Донн, как юрист и адвокат, доказывает на множестве примеров, что как не каждое убийство является умышленным и не каждый убийца – преступник. Так и в случае с самоубийством: не каждый, кто убивает себя сознательно является убийцей и грешником. Он анализирует самоубийство Самсона, Сенеки, Катона и других великих самоубийц, включая Иисуса Христа, который тоже идет на смерть добровольно.

Жизнь поэта в этот переходный период постепенно разворачивается совсем в другую сторону: он становится помощником Томаса Мортона, который позднее был возведен в епископскую должность. Джон Донн выступил в качестве оппонента католиков и иезуитов, к которым когда-то принадлежал сам. Его книги "Псевдомученик" и "Игнатий и его конклав" стали пропуском в новую жизнь: священника и величайшего проповедника Англии. Уже на следующий год совместной работы Мортон предложил поэту принять священнический сан и обещал хороший приход, на что последовал отказ.

Джон Донн считал себя не готовым к такому служению. И это было правдой: он по-прежнему надеялся сделать светскую карьеру и продолжал поддерживать связи с влиятельными лицами, политиками, богатыми меценатами, поэтами и духовенством. В 38 лет Джон Донн наконец-то помирился с тестем и получил наследство жены; за полемические работы против католиков – получил степень магистра искусств Оксфорда, а мода на поэзию в светских кругах делает его востребованным поэтом.

Он усиленно пытается преодолеть свои сомнения в вере, которые окончательно удастся рассеять только после смерти жены и любимой дочери Люси. А пока он знакомится с богатым спонсором и главным своим покровителем Робертом Друри и пишет поэму "Анатомия мира", наполненную мистикой, медитацией и представлениями о Женщине, жизни, смерти, грехе, загробной жизни.
 
Вскоре Роберт Друри берет его с собой в Германию, а по возвращении поэт вместе с многочисленной семьей поселяется в его имении. Так в сорок лет, казалось, кончается полоса неудач и бедности. Он становится вхож в высшие круги знати, он - любимец короля Иакова I, которому посвятил книгу "Псевдомученики", вскоре он снова избирается в члены парламента и его нарасхват приглашают на светские приемы.

Но неожиданно в сорок два года он принимает священнический сан и полностью отказывается от светской жизни. Выбор был не случаен: в последний период он самостоятельно изучает богословие, чтобы, наконец, для самого себя рассеять сомнения и определить, где настоящая вера, в какую церковь идти, во что верить. В результате размышлений Джон Донн пишет трактат "Опыты в богословии", за который Кембридж присваивает ему звание Доктора богословия.

Спустя два года после рукоположения в сан священника собора святого Павла Лондона умирает его муза, любовь и жена Анна, поддерживавшая его в критические минуты. Это было таким ударом, который он с трудом перенесет. Финансовые трудности, смерть детей и близких друзей были только прелюдией. Отсюда начинается последний период жизни, личный разговор и его дуэль со смертью. Его последние Священные Сонеты, Гимны, "Обращение к Господу..." и последняя проповедь "Схватка со Смертью". В них Джон Донн со свойственной ему логикой, интеллектом и образностью излагает свое понимание рождения, жизни и смерти, искусство умирать. Смерть становится постоянным спутником его стихов и проповедей.

"Обращение к Господу..." он начинает словами: "Мне выпало родиться трижды: первое рождение - рождение естественное, когда явился я в этот мир, рождение второе - сверхъестественное, когда принял я рукоположение, и ныне я родился в третий раз - и сие рождение лежит вне естественного порядка вещей, ибо я вернулся к жизни, будучи тяжко болен, но восстав от недуга" .

"Мы ревностно заботимся о нашем здоровье, тщательно обдумываем питание и питье, принимаем во внимание, каков тот воздух, которым дышим, совершаем упражнения, что пойдут нам во благо: мы тщательно вытесываем и полируем каждый камень, который ляжет в стену этого здания; наше здоровье - плод долгих и регулярных усилий; но - мгновение ока - и пушечный залп все обращает в руины, разрушает и сравнивает с землей; болезнь неизбежна, несмотря на все наше тщание, нашу подозрительность и пытливость; более того, она незаслуженна, и если мы помыслим ее как приход врага, то она разом шлет нам ультиматум, покоряет нас, берет в полон и разрушает до основания".
 
Джон Донн болезнь воспринимает не как врага, а как благо, как некий алхимический сосуд, в котором переплавляются душа и мозг человека, обретая совершенно иное качество. Так поэт обнаруживает новый пласт своей философии - алхимический, который излагает на своем примере. Он выживет благодаря молитве и своей вере.

По иронии судьбы после смерти жены Джон Донн достигнет пика своей славы: станет знаменитым, почитаемым и богатым человеком. Он - преподаватель богословия в Линкольн Инне, где когда-то закончил юридический факультет; проповедник в королевском дворце, в посольствах Германии, в знатных семействах вельмож и судах, служит губернатором Чартерхауса.

К пятидесяти годам Джон Донн - декан кафедры богословия крупнейшего собора Лондона. Почетнейшая должность с очень хорошим жалованьем, которую занимает до конца жизни. Но это его мало радует: он готовится к смерти. Последние его Сонеты и Гимны наполнены глубокими философскими размышлениями о своей старости, любви к Богу, милосердии Господа. Смерть – это освобождение, врата в бессмертие. Никто не исчезает бесследно. Тон его поэзии становится очень личным и даже интимным: он разговаривает уже не с людьми, а с Богом.

После возвращения из Германии в Англию и назначения настоятелем в кафедральный собор св. Павла его настигает тяжелейшая болезнь – тиф или возвратная лихорадка, от которой он спасается собственными молитвами-медитациями, оставшиеся в записях.

Записи "Обращения к Господу…" написаны меньше чем за месяц, а вышли в печать раньше, чем он успел выздороветь. Книга состоят из трех частей: в первой - размышления о своей жизни, во второй – утверждение, что человек всегда сам виноват в своих бедах и несчастьях и в третьей – покаяние в своих прегрешениях. Каждая часть соответствует отдельным этапам болезни, симптомы которой очень точно, с медицинской точки зрения, описаны. В Медитации XVII появляется образ колокола, известный многим. Во время болезни колокола звучали постоянно и образ колокола стал образом Всеединства Человечества, выросший из понимания Джоном Донном церковности.
 
"Церковь есть Церковь вселенская, соборная Церковь - и таковы же ее деяния. Все, творимое ею - всеобщее достояние. Крестит ли она младенца - и я вовлечен в это крещение. Погребает ли она мужа - это погребение задевает меня: все человечество - создание одного Автора, оно есть единый том, и со смертью каждого из нас не вырывают из книги соответствующую главу, но переводят ее на другой язык, и перевод тот лучше оригинала; так каждой главе суждено быть переведенной в свой черед; у Бога в услужении множество переводчиков: одни части переведены Старостью, другие - Болезнью, иные - Войной, а иные - Правосудием, - но на каждом переводе лежит рука Господа; и Она сплетает вместе разрозненные листы для той Библиотеки, где каждая книга раскрыта навстречу другой: и подобно тому, как колокол, звонящий к началу службы, зовет не только священника, но и паству, этот колокол зовет всех нас.

…кто сможет остаться глух к колокольному звону, когда тот оплакивает уход из мира частицы нас самих? Нет человека, что был бы сам по себе, как остров; каждый живущий - часть континента; и если море смоет утес, не станет ли меньше вся Европа, меньше - на каменную скалу, на поместье друзей, на твой собственный дом. Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством. А потому никогда не посылай узнать, по ком звонит колокол, он звонит и по тебе…"

После болезни диалог со смертью длится еще семь лет и закончится он в первую неделю Великого Поста двадцать пятого февраля тысяча шесть сот тридцать первого года. На этот день была назначена его проповедь. Она стала самой значительной. Смертельно больной предположительно раком желудка, исхудавший и почти не говоривший, уже не поднимающийся с постели, Джон Донн к проповеди готовился как никогда. Он знал, что она будет последней.

Несмотря на уговоры друзей отложить проповедь, он верил, что Бог даст ему силы произнести ее. Современники назвали проповедь проповедью пастыря на собственных похоронах и "Дуэлью со смертью" В ходе проповеди в его глазах стояли слезы, говорил он медленно, тихим и глухим голосом. Смерти нет, хотя она сопровождает человека с момента его рождения. Смерти нет, потому что Спаситель, пройдя через нее, ее уничтожил.

"Все периоды и переходы в нашей жизни суть лишь многочисленные переходы от одной смерти к другой… Мы …входим в мир, который длится многие века, но наша жизнь не длится. Весь этот мир — только всеобщий погост, только братская могила. То, что мы называем жизнью, есть лишь… неделя смертей, семь времен нашей жизни, потраченных на умирание; семь умираний проходят, и наступает конец. От утробы до могилы, и в самой могиле, мы переходим от смерти к смерти, все же Господь наш Бог способен спасти нас, и Он нас избавит"
 
Собор св. Павла, в котором служил Джон Донн, в котором находится его захоронение и надгробный памятник с его изображением и эпитафией, составленной им самим. Джон Донн точно знал, когда умрет – в последний день марта, о чем написал в эпитафии на собственную смерть. Он заказал свое надгробное изображение и позировал мастеру одетым в саван. Картину он повесил на стенку как напоминание о скоротечности жизни. Позднее это надгробное изображение стало символом Джона Донна и символом смерти.

В Гимне Богу, написанном за восемь дней до смерти, он в последний раз изливает свою любовь к Всевышнему, используя необычную метафору, сравнивая свое тело с картой и музыкальным инструментом.
У твоего чертога, у дверей —
За ними хор святых псалмы поет —
Я стать готовлюсь музыкой твоей.
Настрою струны: скоро мой черед…
О, что теперь со мной произойдет?..
И вот меня, как карту, расстелив,
Врач занят изученьем новых мест,
И, вновь открытый отыскав пролив,
Он молвит: "Малярия". Ставит крест.
Конец. Мне ясен мой маршрут: зюйд-вест.
Я рад в проливах встретить свой закат,
Вспять по волнам вернуться не дано,
Как связан запад на любой из карт
С востоком (я ведь — карты полотно), —
Так смерть и воскресенье суть одно.
Но где ж мой дом? Где Тихий океан?
Восток роскошный? Иерусалим?
Брег Магеллана? Гибралтар? Аньян?
Я поплыву туда путем прямым,
Где обитали Хам, Иафет и Сим.
Голгофа — там, где рай шумел земной,
Распятье — где Адам сорвал свой плод…
Так два Адама встретились со мной:
От первого — на лбу горячий пот,
Второй — пусть кровью душу мне спасет…
Прими меня — в сей красной пелене,
Нимб, вместо терний, дай мне обрести.
Как пастырю, внимали люди мне,
Теперь, моя душа, сама вмести:
"Бог низвергает, чтобы вознести!"
Гимн, написанный во время болезни

За три дня до смерти Джон Донн передал сыну 160 проповедей для публикации, что и было исполнено. Умер он, как и говорил, 31 марта, в возрасте пятидесяти девяти лет. Последними его словами были слова молитвы: "Да приидет Царствие Твое, Да будет воля Твоя".

Похоронен пастырь третьего апреля в соборе св. Павла, где служил последние девять лет. Незадолго до смерти приказал создать собственный портрет в саване. Скульптурный вариант этого портрета был установлен над могилой Донна в Соборе Святого Павла. Как ни удивительно, после Великого лондонского пожара 1666 года уцелел из внутреннего убранства собора лишь надгробный памятник Джона Донна.

Сегодня Джон Донн чрезвычайно популярен и как поэт, и как священник. Он причислен к лику Святых англиканской и Евангелическо-Лютеранской Церкви в Америке. День памяти священника Джона Донна отмечается каждый год 31 марта.


С "Большой элегии Джону Донну", написанной в возрасте двадцати трех лет, начинается Бродский. Тогда он начал свой путь в поэзию. По счастливой случайности ему попалось на глаза имя Джона Донна - в том самом эпиграфе к известной книге Хемингуэя. Только потом он узнал, что знаменитый эпиграф - это отрывок из книги "Обращение к Господу…", написанной во время страшной болезни Донна в 1623 году. Потом Бродский стал переводчиком Донна, одним из лучших, и фактически – его учеником. Окончательно понимание Бродского приходит только после знакомства с поэзий Джона Донна.

"Большая элегия..." состоит из 208 строк, разбитых на две больших смысловых части, которые заканчиваются своеобразным эпилогом, который начинается теми же словами, какими начинается все стихотворение – "Уснуло все". Здесь так же с разных сторон обыгрывается образ сна/смерти, закольцовывая начало и конец стихотворения, но уже на другом смысловом уровне.

Сон/смерть навевается монотонностью перечислений, повторением слов "уснуло все" с перечислением того, что входит в это "все". Сон начинается с Джона Донна, потом постепенно, кругами, расходится от него, как от центра - на его вещи, комнату, окно. Выходит за окно, на близлежащие дома, улицы, город, страну, остров, море, кладбище... Потом поднимается вверх, на небо, образуя воронку с широким основанием на земле и узким – к звездам. Спят обитатели неба: ангелы, архангелы, херувимы и серафимы, святые и пророки, спит дьявол и спит Сам Бог. Первый круг завершен.

И снова поэт возвращается к Джону Донну, но уже к внутренней жизни поэта, в котором уснули все стихи, все книги, речи. И среди этой сонной тишины вдруг раздается тонкий, как игла, голосок. Что это? Начинается ряд вопросов из двадцати четырех строк: не ты ли, ангел; не ты ли, Павел; не ты ли херувим; не ты ли Гавриил; не ты ли, Господь?

Вторая часть "Большой элегии..." - исповедь одинокой души, которая все понимает и все видит: и тот остров, о котором Джон Донн говорил в "Обращении к Господу…", и колокольный звон, и ад, и рай, которые видел поэт, одинокий и забытый в своей келье. И в конце все взрывается главной мыслью: умирает человек всегда один и встреча с Богом происходит тоже один на один. Это жизнь можно делить с кем-то, а умирает человек всегда в одиночку.

Так, начиная с частного перечисления вещей, Бродский восходит к небесному, заканчивая философской мыслью о смысле жизни человека, его экзистенциальном одиночестве, которое и есть его судьба:
Спи, спи, Джон Донн. Усни, себя не мучь.
Кафтан дыряв, дыряв. Висит уныло.
Того гляди и выглянет из туч
Звезда, что столько лет твой мир хранила.

Тина Гай,
кандидат философских наук, социолог, преподаватель, теолог

Виктория Полевая "No man is an Island"


Камерная кантата на текст Джона Донна для сопрано, фортепиано и струнных, Тамара Ходакова - сопрано, Национальный ансамбль солистов "Киевская камерата", дирижер Валерий Матюхин
Victoria Poleva "No man is an Island", chamber cantata on the text by J. Donne for soprano, piano and Strings (2006), Tamara Khodakova (soprano), The National Ensemble of soloists "Kyivska kamerata", conductor Valeriy Matiukhin.

Текст кантаты "No man is an Island" является частью последней проповеди английского поэта и священника Джона Донна, 1572-1631, -  "Схватка Смерти, или Утешение душе, ввиду смертельной жизни и живой смерти нашего тела" -- прочитанной им в преддверии смерти как надгробное слово самому себе.
Стилистическая простота этого музыкального текста исходит из авторского понимания простоты смерти.
Произведение состоит из 7-ми частей, каждая из которых по-своему трактует идеи одиночества и единства.
Кантата посвящена Арво Пярту и его супруге Норе Пярт (Арефе и Цецилии).

1. This bell tolling softly for another, says to me, thou must die...
Этот колокол протяжно звучит для другого, говоря мне: ты должен умереть...

2. All mankind is of one author, and is one volume;
Все человечество - создание одного автора, оно есть единый том...

3. When one man dies, one chapter isn`t torn out of the book, but translated into a better language; and every chapter must be so translated.
Когда человек умирает, эта глава не вырывается из книги, но переводится на другой язык, и перевод тот лучше оригинала; и так каждой главе должно быть переведенной в свой черед...

4. Some pieces are translated by Age, some by Sickness, some by War, some by Justice;
Одни главы переведены Старостью, другие - Болезнью, иные - Войной, а иные -- Справедливостью...

5. But God`s hand is in every translations; and his hand shall bind up our scattered leaves again, for that Library where every book shall lie open to one another;
Но все переводы в руке Господней; и она сплетает вместе разрозненные листы для той библиотеки, где каждая книга будет когда-то раскрыта одна навстречу другой...

6. No man is an Island, entire of itself; every man is a piece of the continent, a part of the main; any man`s death diminishes me, because I am involved in mankind;
Нет человека, что был бы один, как остров; каждый живущий - часть континента, частица целого; а смерть любого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством...

7. And therefore never send to know for whom the bell tolls; It tolls for thee.
И потому никогда не спрашивай, по ком звонит колокол: ибо он звонит по тебе. Перевод А. Нестерова

"Ни один человек не остров", — провозгласил Донн, но ошибся. Не будь мы острова, мы бы потерялись, утонули в чужом горе. Мы изолированы (будто каждый на своем острове) от чужих трагедий в силу своей островной природы и в силу повторяемости канвы и сути историй. Костяк их не меняется: человек родился, жил, а потом по той или иной причине умер. Вот и все. Подробности можете добавить из пережитого вами. История неоригинальная, как любая другая, уникальная, как любая жизнь. Жизни — что снежинки: складываются в орнамент, какой мы уже видели прежде. Они столь же похожи друг на друга, как горошины в стручке (вы когда нибудь видели горошины в стручке? Я хочу сказать, когда нибудь внимательно на них смотрели? Если присмотритесь, вам потом ни за что не спутать одну с Другой), и все равно уникальны. — Нил Гейман, Американские боги

Источник: Internet