Верующие женщины Godwomen.org

Когда мы говорим о празднике, о праздновании, то имеем в виду что-то, выходящее за рамки повседневности, что-то неповседневное. Христианский календарный год тоже делится на праздничные и будничные дни, на особые циклы и обычные периоды (до Реформации праздничные дни составляли треть календарных дней года). Но хотелось бы поговорить не о церковных праздниках или праздничных периодах, а совершенно о другом. Вопрос будет звучать так: повседневно ли христианство? Вначале вопрос может удивить или даже показаться нелепым. Разве мы, христиане, проживая день за днем, не принадлежим повседневности? И что такое повседневность?

Мы можем стремиться жить божественной жизнью, возвышаться до бессмертия, и в этом отличаться от тех, кто пленен обыденностью и пребывает в ней подобно слепцу или спящему, который даже не хочет пробудиться. Уже в христианстве, Отцы и Доктора Церкви, мистики и теологи, будут понимать высшее счастье человека как созерцание Бога лицом к лицу.

Отцам Реформации такой идеал показался чересчур философским. Им не нравилась идея монашества, идея особого призыва и посвящения себя Богу. Им казалось, что Евангелие делает различие наших занятий и дел несущественным, что христианство привносит в мир весть об освящении повседневности. В таком утверждении содержится важная для христианства мысль. И эту мысль выразил лучше всего не вдохновенный богослов или религиозный мыслитель, а один русский писатель прошлого века.

"Наше время заново поняло ту сторону Евангелия, которую издавна лучше всего почувствовали и выразили художники. Она была сильна у апостолов и потом исчезла у отцов. О ней горячо и живо напомнил Франциск Ассизский, и ее некоторыми чертами отчасти повторило рыцарство. И вот ее веяние очень сильно в XIX веке. Это тот дух Евангелия, во имя которого Христос говорит притчами из быта, поясняя истину светом повседневности. Это мысль, что общение между смертными бессмертна и что жизнь символична, потому что она значительна".

 Но разве это слова в пользу повседневности? Скорее – о ее преодолении. В похожем стиле Роберт Шпеман говорит о ситуации, когда повседневность становится транспарентной для присутствия Божественного (die Transparenz des Alltäglichen für das Göttliche, ist gerade nicht alltäglich). "Меня всегда поражало наличие в псалмах полноты человеческих чувств: любви, восхищения, гнева, ненависти, верности, благодарности, жалобы. Одного чувства там не найти – чувства повседневности" "Христианство всегда учило о том, что обыденность человеческого существования, скорее всего, ложный способ ведения жизни".

Но когда повседневность становится прозрачной для Божественного присутствия? Когда она дает место уникальному, неповторимому.    

Повседневность, впадающая в беспамятство и забвение, проступает в словах Христа, адресованных ученикам: "Ибо, как в дни перед потопом ели, пили, женились и выходили замуж, до того дня, как вошел Ной в ковчег, и не думали (oykegnosan, noncognoverunt), пока не пришел потоп и не истребил всех, — так будет и пришествие Сына Человеческого", Матфея 24:38-39.

В этом беглом перечислении ("ели, пили, женились") можно услышать осуждение определенного способа ведения жизни. Осуждается не сам факт еды, питья или женитьбы (ведь это то, что освящено Богом!), но бездумное существование, результат которого – разрыв с Творцом. Христос призывает к вниманию, к бодрствованию: "Итак, бодрствуйте (grêgoreite, vigilate), потому что не знаете, в который час Господь ваш приидет", Матфея 24:42. Этот призыв к бодрствованию  мы вновь и вновь встречаем в Новом Завете.

Апостол Павел призывает дорожить временем, "ибо дни лукавы", Ефесянам 5:16. Также и Псалмопевец просит Господа: "Научи нас так счислять дни наши, чтобы нам приобрести сердце мудрое", Псалом 89:12; в латинской традиции – 90:12).  

На евангельском понимании празднования и праздника ложится свет "вечного праздника". Время как бы останавливается перед лицом божественного присутствия. Здесь предощущается близость Царства Божьего, и это пребывание в близости к Царству возлагает на нас требование быть внимательными и бодрствовать, собственно, — не спать, пробудиться, быть "на страже". Указанный мотив воплощается в концепцию христианского праздника как "нескончаемого празднования".

"Христианину свойственно праздновать не в известные месяцы, не в первый день месяца, не в воскресные дни, но всю жизнь провождать в приличном ему праздновании. Какое же прилично ему празднование? Об этом послушаем Павла, который говорит: "Посему станем праздновать не со старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноком чистоты и истины", 1Коринфянам 5:8. Итак, если у тебя чиста совесть, то ты имеешь постоянный праздник, питаясь добрыми надеждами и утешаясь упованием будущих благ; если же ты не спокоен в душе и виновен во многих грехах, то и при тысячах праздников и торжеств ты будешь чувствовать себя не лучше плачущих. Какая мне польза от светлого дня, когда душа моя помрачена укоризнами совести?" Иоанн Златоуст.

В том, в чем мы опознаем неповседневность христианства: ожидание, памятование, бодрствование, "нескончаемое празднование", - действуют силы, изменяющие представления о человеческой жизни.

Непреходящие блага, противопоставляются преходящим и тленным. Мы учимся быть мудрыми, мы хотим привести наше сердце к мудрости. Конечно, человек не может жить только мыслью о вечном благе. Но это от нас и не требуется! Речь идет лишь о том, чтобы наша радость была полной. А такую радость мы не можем почерпнуть только из преходящих благ. Мы должны научиться оценивать эти блага в совершенно другой перспективе. Иначе мы останемся один на один со "злыми днями" (hêmerai ponêrai eisin, dies mali sunt), итогом которых будет скорбь и разочарование. Речь идет о подлинном и неподлинном существовании.    

Конфликт двух способов толкования христианства начал утрачивать свою остроту с того момента, когда модерные национальные государства резко изменили контекст толкования праздника. Праздник, освобожденный от религиозных коннотаций, стали рассматривать как мощное средство пропаганды и действенного идеологического инструмента. Нам, людям прожившим часть жизни в социалистической системе, такая концепция хорошо известна из самого непосредственного опыта.  

Но сегодня наиболее влиятельно не это понимание праздника. Сегодня праздник, прежде всего, – приятное времяпровождение, развлечение, удовольствие. Неповседневости и праздничности христианства и идеологической секулярной концепции "национального праздника" сегодня противостоит культура праздных развлечений и утрата понятия досуга. Собственно, это праздник ничего не празднует! Если идея праздника как-то и обозначена, — то лишь как повод.  

Можно утверждать, что два модерных понимания праздника совершенно противоположны идее христианского празднования. В случае праздника как идеологии личность оттеняется понятием нации и политической идеи. В случае праздника как бездумного развлечения личность вообще уходит на задний план.

В последней книге "Исповеди" Августин говорит: "Душу питает только то, что доставляет ей радость". Поэтому так важно спросить себя: что доставляет нам радость, и какой радостью мы радуемся?
"Господи Боже, давший нам все, пошли нам покой, покой отдыха, покой субботы, покой, не знающий вечера".
"Седьмой же день не знает вечернего заката, ибо Ты освятил его, да продолжится вечно".
"Ты видишь вне времени, действуешь вне времени и отдыхаешь вне времени, создаешь само время, и покой по окончании времени (quietem ex tempore)".
"И у нас есть, по милости Твоей, некие добрые дела, но они не вечны. Мы надеемся, однако, что, закончив их, мы отдохнем в Твоей святости и величии (post illa nos requieturos in tua grandi sanctificatione speramus). Ты же, Благой.., всегда отдыхаешь, ибо Твой отдых Ты сам (quoniam tua quies tu ipse es)" Исповедь XIII, 35-38.  

Андрей Баумейстер,
теолог, философ, преподаватель