Верующие женщины Godwomen.org

Пушкинский "Пророк" - стихотворение, которое, очевидно, неслучайно так любил герой "Преступления и наказания".

Достоевского» еще при жизни называли пророком: по истечении времени это "звание" утвердилось. Между тем следует задуматься о сути его пророчеств. Ведь Достоевский никогда не предсказывал ни конкретных политических событий (войны, революции), ни тем более их точных дат. Он говорил о другом. В страшном сне Раскольникова люди, в которых вселились некие "трихины", не могут согласиться, что считать злом, а что добром, и убивают друг друга "в какой-то бессмысленной злобе". "Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали… Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя…" - все заканчивается самоистреблением. Современники не обратили на эти "фантазии" особого внимания; потомки с изумлением приложили раскольниковское сновидение к реальным историческим обстоятельствам - Гражданской войне, расколовшей Россию после революции 1917 г.

В "Дневнике писателя" 1877 г., касаясь дикой резни, учиненной турками над мирным населением Болгарии, Достоевский - по контрасту - рисует идиллическую картину Невского проспекта, где матери и няньки мирно выгуливают своих питомцев. И только автор "хотел воскликнуть про себя в восторге: „Да здравствует цивилизация!“ - как вдруг во всем усомнился". Уж не мираж ли это? И "если не сдирают здесь на Невском кожу с отцов в глазах их детей, то разве только случайно, так сказать, „по не зависящим от публики обстоятельствам“, ну и, разумеется, потому еще, что городовые стоят".

Писатель угадывал ход вещей

Никакая цивилизация, если она бездуховна, не гарантирует от людоедства и геноцида. Лишенная нравственного стержня, она существует лишь потому, что "городовые стоят". Поэтому, говорит Достоевский, "если б чуть-чуть „доказал“ кто-нибудь из людей „компетентных“, что содрать иногда с иной спины кожу выйдет даже и для общего дела полезно… то, поверьте, тотчас же явились бы исполнители, да еще из самых веселых. …И даже еще неизвестно, где бы мы сами-то очутились: между сдираемыми или сдирателями?" Весь XX век убеждает нас в верности этих слов.

Кстати, не обольщался Достоевский и по поводу возможного развития отношений с освобождаемыми русским оружием народами. "…По внутреннему убеждению моему, самому полному и непреодолимому, - не будет у России, и никогда еще не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными!.. Начнут они непременно с того, что… объявят себе и убедят себя в том, что России они не обязаны ни малейшею благодарностью, напротив, что от властолюбия России они едва спаслись…" Это не политические прозрения писателя, это "всего лишь" знание души человеческой.

Не потому ли так зорко смотрел? Ведь Достоевский - не Ванга. И не гадалка на рынке. Он угадывает не вещи, а ход вещей.

Пушкинский Пророк получает только один дар - видения и понимания. Он постигает все сущее: "И внял я неба содроганье…" Только после этого он начинает жечь глаголом сердца людей. Дар, обретенный Достоевским, ровно такой же. Только постигнув глубины человеческой природы ("Человек есть тайна"), можно предвидеть, как эта природа явит себя на роковых поворотах истории.

Булгаковский Воланд говорит, что за тысячелетия люди мало изменились. Бесы гнездились уже в том времени, в котором жил Достоевский. Но надо было быть Достоевским, чтобы их опознать. Пророки предвидят будущее, потому что прозревают его в настоящем. Они просто знают людей.

Для Достоевского это было профессией.

Пророк
А.С. Пушкин

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, -
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, -
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:

"Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей".